Комедия против комедии, или Урок волокитам - Страница 5

Граф (подойдя к зеркалу). Ах, боже мой! какое у меня измятое лицо. Я не похож на самого себя.

Изборский. Удивительно ли! Ты вчерась до четырех часов пробыл у барона.

Граф. Да неужели я должен был сделать то же, что ты, — уехать в одиннадцать часов! Фи, mon cher! Это уже слишком по-мещански.

Изборский. Как хочешь, граф, я не могу никак приучить себя танцевать или сидеть всю ночь за ломберным столиком, а потом спать до самого обеда.

Граф. О! тебе нужно еще ко многому приучить себя. Кто хочет жить в свете, тот должен всячески приноравливаться к образу жизни, к тону, принятому во всех обществах. Вот, например, ты никак не можешь отвыкнуть от своей смешной застенчивости. Вчерась ты почти не мешался ни разу в общий разговор.

Изборский. Виноват ли я, что не могу, подобно тебе, рассуждать с систематическою точностию, в каких случаях и каким образом такой-то мизер можно выиграть или с такою-то игрою поставить ремиз, отчего в крепсе гораздо выгоднее кричать банко, чем делать самому предложение.

Граф. Положим, что, не будучи игроком, ты не можешь судить об игре, но вчерась у барона были сочинители, ученые, — они говорили о литературе.

Изборский. Я слушал их.

Граф. А сам не говорил ничего.

Изборский. Они рассуждали о сочинениях, которые известны мне по одному только названию.

Граф. Какая нужда! Ты также мог бы делать свои суждения: сказать, например, что слог такого-то автора тяжел, неприятен; завести спор, и если б не мог доказать своему противнику, то заставил бы по крайней мере думать других, что ты не меньше его имеешь познаний, потому что споришь и не хочешь с ним согласиться.

Изборский. Поэтому, граф, ты полагаешь, что наглость и страсть спорить о том, что для нас неизвестно или чего не понимаем, гораздо приличнее для молодого человека, чем вежливость, скромность...

Граф. Скромность, скромность! Фи, mon cher! когда ты уймешься говорить об этой скромности? Нынче одни только матушки, да и то для одной проформы, твердят о скромности своим дочкам, которые чересчур бывают уж развязны.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Те же и Даша (подходит потихоньку и слушает).

Даша. Об чем они говорят?

Граф. Послушай, Изборский, я хочу непременно воспитать тебя и сделать человеком. Итак, верь мне, что из всех слабостей самая непростительная есть скромность. Ты можешь сам сомневаться в своих достоинствах, но не должен никогда показывать этого; уверенность в самом себе должна быть видна во всех твоих поступках; но более всего старайся говорить с похвалою как можно чаще о себе самом и как можно реже о других.

Даша (в сторону). Какие христианские поучения!

Изборский. Ты позабыл, граф, что одним глупцам прилично хвалить самим себя — умный человек предоставляет это всегда другим.

Даша (в сторону). Какова эта пилюля?

Граф. Вот еще одно из тех дедовских изъетых молью правил. Нынче всякий, кто имеет хотя немного ума, старается его показывать, и тот только, кто его совершенно не имеет, молчит, или, говоря твоим языком, играет роль скромного человека.

Даша. Он не худо отделывается!

Изборский. Но разве человек с небольшим умом может уверить других, что он гораздо умнее, чем есть в самом деле?

Граф. О! очень часто. Я знаю здесь многих, которые, имея от природы ум весьма посредственный, до того кричали и заставляли кричать своих приятелей о необыкновенном их разуме, что, наконец, все им поверили и теперь закидали бы каменьями всякого, кто осмелился бы в этом хотя немного посумниться; но я отбился от своего предмета; я хотел тебе открыть в двух словах великую тайну общежития.

Даша. Послушаем, что это за тайна.

Граф. В большом свете застенчивость считается главнейшим пороком. Надобно обо всем говорить с благородной смелостью, делать резкие суждения, находить в чем-нибудь или все превосходным, или все дурным. Сказавши глупость, не только не краснеть, но поддерживать ее и даже снова повторять, если то надобно; быть всегда любезным с женщинами, рассуждать с ними с видом глубокомысленным о безделицах, всегда льстить их самолюбию, стараться всем кружить головы и никогда не влюбляться самому.

Даша. Безбожник!

Изборский. Ты даешь наставления, а между тем не выполняешь их. Никогда не влюбляться! А Софья?

Граф. Ну что же? Разве это что-нибудь доказывает? Я хочу на ней жениться.

Изборский. Следственно, ты ее любишь?

Граф. Да, она довольно милая девушка, не слишком остра! не имеет совсем живости, любезности своей двоюродной сестры, но зато добра, как ягненочек.

Даша. Негодный!

Изборский. И ты можешь говорить так равнодушно, так холодно об этой прелестной, несравненной Софье!

Граф. И, mon cher! я давно уже отвык от этих пламенных восторгов, особливо теперь, когда я намерен жениться, были бы они очень кстати. Супруг, аркадский пастушок, который тает от восхищения, смотря на томную свою подругу! О! я уморил бы со смеху всех моих знакомых.

Даша. Туда им и дорога!

Изборский. Впрочем, Софья имеет много достоинств: она тиха, снисходительна, и, кажется, будет предоброю женою.

Даша. Нет, я не могу уж более слушать. Граф!

Граф. А! Ты здесь, Дашенька! Уж не подслушивала ли ты нас?

Даша. Нет, сударь, я сейчас только взошла. Барышня пошла в сад, не угодно ли и вам туда же пожаловать?

Граф. Пойдем, mon cher. Прощай, плутовочка!

(Треплет ее по щеке и отходит с Изборским.)

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Даша (одна, смотря им вслед). Хорош гусь! И этот-то бездушный женится на моей барышне. Какая разница между ним и Изборским! Как бы я была рада если б княгине удалось то, о чем она давеча говорила с барышней. Хоть бы одного из этих модников вывести путем на свежую воду, может быть, тогда б стали им меньше верить или они поумнее б нас обманывали.