Комедия против комедии, или Урок волокитам - Страница 2

Княгиня. О! что касается до князя и тетушки, то они имеют полное право на нее гневаться. Столетний волокита и неутомимая бостонистка как будто на заказ с них списаны.

Софья. Я не понимаю, отчего видите вы везде сходство, которого я никак не могу приметить.

Княгиня. Скажи лучше, что не хочешь. Знаешь ли, ma chere, что мне всего досаднее, для чего я не автор.

Софья. Вот странное желание!

Княгиня. Как приметно, что сочиняют мужчины, что партер наполнен мужчинами; везде нападают на бедных женщин и всегда с восхищением аплодируют каждому острому словцу, сказанному насчет нашего пола.

Софья. Ну, что же, если бы вы были сочинителем?

Княгиня. Что! О, я отомстила бы мужчинам, я доказала бы им, что они гораздо более нас заслуживают быть выведены на сцену, что в десяти женщинах едва ли есть одна кокетка, когда в таком же числе мужчин, верно, нет ни одного, который бы пропустил случай обмануть неопытную женщину или хвалить ее в глаза, а заочно над ней смеяться.

Софья. Неужели мужчины так злы?

Княгиня. Ты их еще не знаешь, милая! (Задумывается) Да! да! прекрасно, чего же лучше, попросим Эрастова, он сочинитель и, верно, не откажется быть нашим защитником или, лучше сказать, мстителем всего пола нашего.

Даша. О, верно не откажется, сударыня! Я еще не видала такого охотника писать; когда вы слушать его не хотите, то он поймает меня, да уж читает, читает, так что раза два успеешь выспаться.

Софья. Вы думаете, что комедию так легко написать.

Княгиня. Конечно трудно; да как же иначе отомстить мужчинам. Название уж готово, — пускай напишет он, вместо урока кокеткам, урок ветреникам; в оригиналах он, кажется, не будет иметь недостатка.

Софья. Вы не шутя намерены просить его?

Княгиня. Напротив, очень серьезно. Я хочу, чтоб он вывел на сцену молодого ветреника, который боготворит каждую женщину и не любит никого, клянется в постоянстве поутру одной, а ввечеру другой, любит одного себя, хвалит одного себя, считает умным одного себя и смеется над всеми, выключая тех, которые ему подражают или которым он сам подражать старается.

Софья. Вы пугаете меня, княгиня. Неужели есть между мужчинами...

Княгиня. Такие любезные, милые ветреники? О, чрезвычайно много. Вот, например, один молодой человек, — ты знаешь его, очень знаешь, — как две капли воды похож на мое изображение, и Эрастов, если будет писать нашу комедию, не найдет, верно, лучшего оригинала для роли своего ветреника.

Софья. Кто же? Я, право, не знаю!

Княгиня. Бедненькая! и ты не можешь отгадать. Племянник князя Тюльпанова.

Софья. Граф Фольгин?

Княгиня. Точно.

Софья. Вы шутите. Он ветрен, это правда: но не способен быть обманщиком.

Княгиня. Ты это думаешь?

Софья. Он искренно меня любит.

Княгиня. Искренно любит — граф Фольгин! ха, ха, ха! Ах! ma chere, очень видно, что ты еще не жила в свете.

Софья. Почему ж кажется вам это невероятным? Я не имею никакой причины сомневаться в его искренности.

Княгиня. О, конечно! Странно только, что граф, несмотря на свою искреннюю любовь к тебе, старается меня уверить в том же; делает куры тетушке и волочится даже...

Даша. За мною. Да почему ж и не так, сударыня, ведь и я также женщина.

Софья. Это лишь ветреность. Я уверена, что граф любит одну меня.

Княгиня. Или, может быть, богатое приданое, которое тетушка дает за тобою.

Софья. Княгиня! Это уже обидно.

Княгиня. Не сердись, милая, — он точно так же любит тебя, как меня, как твою тетушку, как всех женщин. Ему надобно богатое приданое, чтоб заплатить свои долги. Ах! ma cousine, как бы я была рада, если б вместо его женился на тебе Изборский.

Софья. У вас нынче все такие странности...

Княгиня. Ты была бы с ним гораздо счастливее, чем с этим графом Фольгиным. Вот уже другой год, как Изборский тебя любит.

Софья. Другой год! С чего вы взяли — он никогда не говорил мне ничего похожего на это.

Княгиня. Это-то и доказывает, что он истинно тебя любит. Непритворно влюбленные всегда застенчивы. Но сколько есть других способов показывать свою любовь. Изборский ищет беспрестанно случая быть вместе с тобою; один ласковый взгляд — и он счастлив; это написано на лице его. Поверь мне, в этих случаях женщины никогда не ошибаются. Я уверена, что Изборский любит тебя так же пламенно, так же страстно, как Малек-Адель любил свою Матильду.

Софья. Если б это была и правда, то согласитесь...

Княгиня. Что граф более достоин любви, чем Изборский. О! в этом я никогда не соглашусь с тобою.

Софья. Он так холоден, так скучен...

Княгиня. Это одна застенчивость.

Софья. Я согласна, что он очень добр, скромен — имеет, может быть, познания, и когда бывает здесь один, то я нахожу его даже любезным, — все это правда, но когда он и граф вместе, то согласитесь, княгиня, что он делается тогда совсем незаметным.

Княгиня. Не удивительно, — один кричит о своих достоинствах, а другой скрывает их.

Софья. Что граф умен, очень умен, в этом, думаю, и вы должны признаться.

Княгиня. Несмотря на то что он сам в этом клянется беспрестанно, я осмеливаюсь ему не верить. Он, как говорится, натерт чужим умом: выучил наизусть кучу каламбуров, насмешек, острых слов, комплиментов, и более ничего.

Софья. Извините, княгиня! он очень любит литературу и знает почти всех известных писателей.

Княгиня. По именам — может быть; для этого нужна только одна память. Послушай, ну, если я докажу тебе точно на самом деле, что Изборский гораздо его умнее и любезнее и что граф любит не тебя, а твое богатство.